Молчание знак согласия как пишется

Фото: FAI/LEGION-MEDIA

Действительно, в руках историков нет документов за подписью Владимира Ленина или Якова Свердлова, санкционирующих казнь царской семьи. Отсюда спор о том, кто в итоге принял решение о цареубийстве – местные партийные начальники или лидеры большевиков. Историк Евгений Пчелов полагает, что и без соответствующих документов ясно, кто санкционировал расстрел.

Фото: Наталья Львова

«Развернуть картину всего царствования»

– Существует версия, что лидеры большевистской партии до последнего надеялись провести показательный суд над бывшим царем и поэтому его расстрел якобы противоречил их установкам.

– Организация такого суда обсуждалась с начала 1918 года, в том числе на заседаниях Совета народных комиссаров. Об этом известно и по протоколам этих заседаний, и по воспоминаниям разных лиц, в частности левого эсера Исаака Штейнберга, который до марта 1918-го был наркомом юстиции в коалиционном советском правительстве. Мария Спиридонова, лидер левых эсеров, тоже участвовала в обсуждении этого вопроса.

Сторонником суда был Лев Троцкий. «Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования», – писал бывший председатель Реввоенсовета уже в эмиграции. Причем ход процесса, по его мысли, должен был чуть ли не транслироваться по радио по всей стране. «Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но… времени может не хватить…» – подчеркивал Троцкий.

Изначально суд предполагалось устроить в Москве, а потом, возможно, даже возникла идея организовать процесс в Екатеринбурге. Царя собирались судить всенародно за все преступления, которые якобы совершил «кровавый царский режим». То есть планировали придать всему этому идеологическую окраску: речь шла не просто о конкретных действиях бывшего императора, но о царизме в целом. Конечно, большевики тем самым действовали по примеру Французской революции.

Но нужно было обвинить Николая II и в чем-то конкретном. А это была проблема: мы помним, что Чрезвычайная следственная комиссия, созданная Временным правительством весной 1917 года для расследования так называемых «преступлений старого режима», не пришла ни к каким удовлетворительным выводам. Однако у большевиков была своя революционная «законность».

– Есть еще предположение, что кто-то из членов царской семьи – императрица или дочери – мог быть предметом торга большевиков с западными державами…

– Да, есть сведения, что такое было. Но мне представляется, что, хотя западные державы и посылали запросы о судьбе царской семьи, на самом деле судьба этих людей мало кого на Западе интересовала. Англия, как мы знаем, еще весной 1917 года отказалась принимать семью российского императора. Какой интерес могли представлять дочери Николая II для германской стороны – не очень ясно. Ведь они не являлись близкими родственниками кого-либо из членов семьи кайзера Вильгельма II, да и сама политическая ситуация в Германии была к тому времени достаточно сложной, фактически предреволюционной. Так что, мне кажется, это в большей степени относится к области некоторых конструкций и гипотез.

Телеграмма без ответа

– Сегодня, спустя 100 лет, можем ли мы на основании источников уверенно говорить о том, кто именно принял решение об убийстве царской семьи – центральное руководство большевистской партии или местные власти?

– Прежде всего я хочу сказать, что, на мой взгляд, этот вопрос особенного значения не имеет, поскольку и центр, и большевистские руководители Екатеринбурга представляли собой звенья одной цепи – советской власти, красного режима. И этот режим был террористическим по своей сути.

Поэтому принимал ли решение, условно говоря, Уральский областной совет и Уральская ЧК или санкцию на расстрел дали лично Ленин со Свердловым либо кто-то еще – все это определяющей роли не играет. В любом случае это коллективное преступление советской власти, коммунистического режима, большевистской партии и всех ее органов. В этом нет никакого сомнения.

Телеграмма Коломенского комитета большевиков Петрограда в Совет народных комиссаров с требованием казни представителей дома Романовых от 4 марта 1918 года

Но в советское время этому вопросу, конечно, придавали значение. Почему? Потому что нужно было любыми средствами доказать, что это был самосуд местных большевиков, а Ленин – «самый человечный человек» – узнал обо всем только постфактум. То есть был как будто бы ни при чем. И даже некоторые участники этого убийства, которые были еще живы в 1950–1960-е годы, в своих воспоминаниях писали о том, что нет, центр, наоборот, этого не разрешал. Якобы Свердлов, когда уральский военный комиссар Филипп Голощекин в начале июля 1918 года приезжал в Москву на съезд Советов, категорически отказался дать санкцию на расстрел.

– А как было на самом деле?

– Центр, безусловно, был в курсе событий, которые происходили в Екатеринбурге. У нас есть сведения, что еще весной 1918 года была установлена прямая телеграфная связь между Екатеринбургом и Кремлем. По-видимому, уже тогда шло активное обсуждение, что делать дальше, после прибытия царской семьи в Екатеринбург, и Москва старалась держать эту ситуацию под контролем настолько, насколько это возможно.

Голощекин, который приезжал в Москву в начале июля, несомненно, должен был обсуждать положение дел со Свердловым, а может быть, и с Лениным. Обсуждать в первую очередь в связи с тем, что обстановка в Екатеринбурге уже была сложной, кольцо белых вокруг города сжималось и в этих условиях было понятно, что рано или поздно придется решать вопрос о царской семье.

– Можно ли реконструировать процесс принятия решения? На что опираются историки, утверждая, что казнь бывшего царя не была инициативой снизу?

– Мы знаем, что 16 июля 1918 года состоялись заседания Уральского областного совета и Уральской ЧК, первое из них утром, второе – вечером. На втором заседании до членов коллегии ЧК было доведено утреннее решение Уралсовета.

Самого текста постановления в нашем распоряжении нет. Есть разные варианты текстов, в том числе те, что отправлялись в качестве доклада в Москву и предлагались для официальной публикации в прессе. По реконструированному тексту мы можем прежде всего понять, как принятое решение объяснялось: «Ввиду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала Екатеринбургу и ввиду возможности того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда», а также ввиду того, что «раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя и его семьи» . И результирующая часть: «Президиум Уральского совета, исполняя волю революции, постановил в ночь с 16 на 17 июля расстрелять Николая Романова», а семья, содержащаяся вместе с ним, должна быть «эвакуирована из Екатеринбурга в надежное место в интересах обеспечения общественного спокойствия».

Итак, возвращаясь к событиям 16 июля. Известная так называемая «Записка» коменданта Ипатьевского дома Якова Юровского, представляющая собой его воспоминания о расстреле царской семьи, начинается такими словами: «16/VII/1918 была получена телеграмма из Перми на условном языке , содержащая приказ об истреблении Романовых». И Голощекин распорядился в шесть часов вечера привести приказ в исполнение. Что это за телеграмма, о которой упоминает Юровский, совершенно неясно, она не найдена. Писатель Эдвард Радзинский пишет, что, возможно, телеграмму направил Рейнгольд Берзин, который командовал советским фронтом на Урале и в Сибири, но почему именно через него пришли указания – это, конечно, вопрос.

Однако о том, что какое-то распоряжение из центра было получено, говорили и некоторые другие участники убийства царской семьи. Петр Ермаков, например, свидетельствовал, что все-таки была санкция от Свердлова на расстрел. Хотя человек он был малограмотный и к тому же склонный приписывать себе главную роль в событиях, так что мог, разумеется, и приврать.

– Есть на этот счет и свидетельство Троцкого…

– Да, в апреле 1935 года он записал в дневнике то, что помнил о «деле царской семьи». Троцкий рассказал о том, что из-за своего отсутствия в столице узнал обо всем уже позже от Свердлова. Тот в приватной беседе сообщил ему, что решение о расстреле было принято в Москве. Троцкий так передал слова Свердлова: «Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях». Это свидетельство Троцкого иногда пытаются дезавуировать, ссылаясь на то, что он писал о тех событиях задним числом и вообще, возможно, в момент расстрела сам находился в Москве. Но я, честно говоря, не вижу достаточных оснований, чтобы не доверять самому рассказу.

– Однако это все либо косвенные, либо более поздние свидетельства…

– Есть и другие. Например, известна телеграмма от 16 июля 1918 года, которая была получена на Московском телеграфе на Мясницкой улице в 21 час 22 минуты. В Екатеринбурге, соответственно, было на два часа больше, 23 часа 22 минуты.

Вот ее текст: «Москва, Кремль, Свердлову, копия Ленину. Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваши мнения противоположны, сейчас же, вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров». И приписка: «Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом. Зиновьев».

Филиппов – это партийный псевдоним Голощекина. Мне представляется, что в начале июля в Москве он мог договориться о проведении суда над бывшим царем или чего-то подобного, но на случай каких-то экстраординарных событий, тех же самых «военных обстоятельств», получил право действовать самостоятельно. То есть Ленин или Свердлов либо они оба могли дать карт-бланш Уральскому совету на решение этого вопроса при ухудшении обстановки. Так, скорее всего, и обстояло дело.

Филипп Голощекин – один из организаторов расстрела царской семьи. В 1918 году он был уральским военным комиссаром

– Получил ли Голощекин какой-то ответ?

– Ответа никакого нет. Но, собственно говоря, из самого текста этой телеграммы следует: если мнения Свердлова и Ленина противоположны мнению Уральского совета, об этом надлежало немедленно сообщить. И если бы они действительно были против, тогда расстрел отменили бы.

Ведь Голощекин не спрашивает санкции. Он просит только сообщить, не против ли центр. А если не против, то он будет действовать так, как уже договорились раньше. На это почему-то не обращают внимания и ищут ответную телеграмму, которой на деле могло и не быть. Потому что отсутствие реакции само по себе в данном случае значило: делайте так, как вы считаете нужным. Как говорится, молчание – знак согласия.

– Таким образом, единственный вариант, при котором можно было бы говорить о самосуде, – это если бы Москва потребовала отложить решение, а Николая и его семью все равно расстреляли бы?

– Да, если бы были эти «противоположные мнения», а на месте все равно отдали бы такой приказ. Но Голощекин, видимо, решил перестраховаться и уведомить Григория Зиновьева, чтобы тот тоже мог быть в случае чего в курсе дела. Это лишний раз свидетельствует против всяких допущений по поводу самосуда.

В 23 часа 22 минуты по местному времени Голощекин передал телеграмму, сколько-то времени потребовалось, чтобы с почтамта она дошла до Кремля. Вероятно, в течение получаса, то есть примерно к полуночи или чуть позже, Голощекину мог прийти ответ. А на полночь было назначено прибытие к Ипатьевскому дому грузовика, который должен был в том числе заглушить звуком мотора выстрелы. Но Юровский вспоминал, что грузовик задержался и приехал только в половине второго ночи. Очевидно, Голощекин еще какое-то время ждал реакции Москвы. Я думаю, он подождал около часа, после чего отправил грузовик.

Истребить всех

– Что происходило после расстрела?

– В полдень 17 июля Ленину доставили телеграмму из Екатеринбурга от президиума Уральского совета. В 13 часов 10 минут ту же информацию получил уже Свердлов. Согласно этой телеграмме, ввиду приближения неприятеля и раскрытия заговора, документы о котором, как писали местные большевики, «в наших руках», по постановлению президиума в ночь был расстрелян Николай Романов, его семья эвакуирована в надежное место. Дальше говорилось: «По этому поводу нами выпускается следующее обращение». То есть члены президиума Уралсовета запрашивали санкцию, какое опубликовать сообщение. А затем уже была знаменитая шифрованная телеграмма, полученная в 21 час. «Москва. Кремль. Секретарю Совнаркома Горбунову с обратной проверкой. Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации».

Ну а дальше, 18 июля вечером, в 18 часов, началось заседание ВЦИК под председательством Свердлова. Главный вопрос – событие, случившееся в Екатеринбурге. И было вынесено постановление одобрить сообщение, присланное Уралсоветом, то есть на заседании была зачитана полученная днем 17 июля телеграмма. Тем же вечером, 18 июля, состоялось заседание Совнаркома, на котором также рассматривался этот вопрос, причем, как записано в протоколе, по докладу Свердлова, и на следующий день уже было опубликовано соответствующее сообщение о расстреле Николая Романова в центральной прессе.

Вся эта история сразу же оказалась окутана тайной, разными недостоверными слухами, которые были спровоцированы дезинформацией, циркулировавшей и на местном, и на центральном уровне. Шла Гражданская война. Большевикам нужно было замести следы, запутать, чтобы не дать точных, достоверных сведений в руки противника. Прежде всего им важно было, чтобы не нашли тела. В конечном счете так и не было официально объявлено об убийстве всей семьи.

– По вашему мнению, большевики в какой-то момент пришли к решению уничтожить всех представителей дома Романовых?

– Я абсолютно убежден в том, что это так, что они руководствовались логикой уничтожения, физического истребления всей династии. Все факты укладываются в эту интерпретацию. Убили Алексея, убили дочерей – наследника престола, всех, кто мог бы продолжить монархическую традицию. Еще в июне 1918 года в Перми убили великого князя Михаила Александровича, который тоже мог бы претендовать на престол, ведь именно ему Николай II в марте 1917-го этот престол, собственно, и передал.

Но давайте посмотрим на эти события в более широком контексте. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года происходит это зверское убийство в Екатеринбурге. А в ночь с 17 на 18 июля, примерно через сутки, аналогичное убийство в Алапаевске. Кого убивают? Убивают великую княгиню Елизавету Федоровну, убивают великого князя Сергея Михайловича, убивают князей Иоанна, Игоря и Константина Константиновичей, князя Владимира Палея. Что это за люди? Они что, представляли какую-то реальную угрозу? Кто из них мог возглавить какую-то борьбу? Великая княгиня Елизавета Федоровна, которая жила вне, так сказать, какого-либо политического контекста? Князь Владимир Палей, который даже формально к дому Романовых не принадлежал?

Я считаю, что это было не убийство конкретных людей, а убийство монархии, уничтожение монархической идеи и символов царизма, символов старого мира.

– В основе был революционный фанатизм большевиков?

– На мой взгляд, для Троцкого это в самом деле был вопрос идеологического принципа – устроить суд, казнить по приговору. А вот Ленин был прагматиком. Он понимал, что действовать нужно по ситуации. Ведь местный, низовой актив большевиков, по сути, давно уже требовал как раз самосуда – расстрелять на месте. Еще когда царскую семью перевозили из Тобольска в Екатеринбург, была реальная опасность именно этого…

Программа максимум

Еще в декабре 1911 года лидер большевиков Владимир Ленин давал понять, что в случае победы революции в России судьба Романовых будет весьма и весьма незавидна.

Это был период спада революционного движения. И хотя человека, сумевшего обуздать Первую русскую революцию 1905–1907 годов, – председателя Совета министров Петра Столыпина – убили за несколько месяцев до того, в сентябре 1911-го, Ленин вряд ли тогда мог предполагать, что монархия скоро падет.

Фото: LEGION-MEDIA

Тем не менее в статье «О лозунгах и о постановке думской и внедумской с.-д. работы» он отмечал: «Либеральные дурачки болтают о примере конституционной монархии вроде Англии. Да если в такой культурной стране, как Англия, не знавшей никогда ни монгольского ига, ни гнета бюрократии, ни разгула военщины, если в такой стране понадобилось отрубить голову одному коронованному разбойнику, чтобы обучить королей быть «конституционными» монархами, то в России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их преемников от организации черносотенных убийств и еврейских погромов».

По злой иронии судьбы возможность реализовать свои давние планы у большевиков появилась уже через шесть с половиной лет. В период с июня 1918-го по январь 1919 года ими было казнено 18 из 65 представителей династии Романовых. Остальные навсегда покинули родину…

С самого детства мы сталкиваемся с избитым выражением «молчание – знак согласия», но всегда ли это так? А что мы называем словом «молчание»? Первое, что приходит в голову, – это отсутствие каких-либо мыслей, ответов, аргументов, но если хорошенько подумать над этим словом, то мы поймем, что молчание – это далеко не отсутствие вышеперечисленного.

За молчанием иногда скрывается то, о чем мы иногда боимся сказать вслух. Перед нами часто ставится выбор с двумя однозначными ответами: либо «да», либо «нет», но мы выбираем молчание. Иногда мы не говорим правду и считаем нужным промолчать. Бывает, мы в действительности не знаем ничего, но и выбрать «да» или «нет» тоже не можем. Является ли незнание или отсутствие аргументов показателем согласия с тем или иным суждением? Я считаю, что да. А это значит, что мы принимаем сторону собеседника и соглашаемся с ним. В любом случае ты не в силах это опровергнуть по одной причине – ты не имеешь весомых доказательств или не знаешь их. Только страшно в этом случае оказаться в ряду тех, с «чьего молчаливого согласия совершаются все подлости на земле». Следует воспитывать в себе потребность в собственном мнении и умение его выразить. Приведу другой пример молчания: родители ругают своего ребенка, потому что тот влез на дерево, хотя ему запрещали это делать. В этом случае ребенок будет не прав, по мнению родителей, даже если постарается доказать свое несогласие с тем, почему его ругают. Часто в таких ситуациях дети не возражают мамам и папам. А если он влез на дерево, потому что услышал мяуканье котенка, который не мог самостоятельно спуститься вниз? Ребенок решил спасти бедное животное. В этом случае его нельзя считать виноватым, потому что мы должны воспитывать в детях любовь к братьям нашим меньшим и ответственность за них. А ведь многие дети, задавленные авторитетом родителей, молчат в таких случаях. Они просто подчиняются их воле. И тогда в душе маленького человека может появиться протест и отчуждение. Это приведет в дальнейшем к недопониманию в отношениях между родителями и детьми. Детям всегда нужно позволять объяснять их поступки, даже самые нелепые. Иногда мы боимся высказать свои суждения, чтобы не показаться глупыми или чтобы избежать критики. Но это уже малодушие, с которым следует бороться.

Мы должны уметь слушать друг друга, быть внимательными не только к словам, но и к молчанию своего собеседника, которое может иногда означать что-то очень важное. Ведь чаще всего молчание таит в себе гораздо большее, чем просто «да» или «нет».

Тен Александра Эдуардовна

ученица 10 класса КГУ «Гимназия №40», г. Тараз

Вот так вот читаешь и читаешь че-нибудь и вдруг занятные такие вещи находятся.
вот к примеру тут в ру_хистори обсуждают бурно штурм Суворовым варшавских предместий. Я уж на что поляков не люблю, но вот фигура Тадеуша Костюшко и вообще вся эта эпоха майских конституций и прочего меня как-то пленяет романтицки, и так жалко все время этих бедных поляков, которых делят все кому не лень без спросу, и вообще всячески унижают. Т.е. в принципе их не жалко особо, это в восемнадцатом веке они такие жалистные, а веком раньше всех соседей успели затрахать. А вот именно Костюшко лично и вот его такие идеалы — жалко.
Ну это неважно, о Костюшко можно прочитать на википедии (http://en.wikipedia.org/wiki/Tadeusz_Ko%C5%9Bciuszko , хотя на русской википедии еще интереснее статейка). а вот там приключилась такая чуть раньше его восстания фигня. Собрался в городе Гродно сейм под охраной и чутким руководством Екатерины Великой, и этот самый сейм должен был всячески одобрить вековую дружбу России и Польши, всяческие польские уступки и пр., то есть условия сейма были швах, ни тебе ни армии, ни независимой внешней политики, ни конституции, короче, как-то не очень приятно. Ну и участники сейма сидят-сидят и договориться не могут ни до чего, понятное дело. И уже какой-то там день, 4 часа утра, и спикер, так сказать, парламента уже хочет, чтобы все разошлись (потому что пока нормальное решение не примется, русские захватчеги никого не выпустят никуда), и спрашивает «ну чуваки, ну уже таки да или таки нет, голосуем мы или где вообще». и все молчат: вроде как и «нет» сказать, видимо, стремно, потому что там за дверью русский захватчег, и «да» сказать — совестно перед Родиной. И молчат.
И тут какой-то гениальный поляк выдает фразу: «Молчание — знак согласия». И вот так произошел второй раздел Польши.
Вот пишет Соловьев:
Тут-то 23 сентября (н. ст.) последовало знаменитое немое заседание, когда депутаты думали, что могут отмолчать свои земли. Сиверс велел объявить, что он не выпустит депутатов из залы, пока не заговорят, не выпустит и короля. Пробила полночь — молчание; пробило три часа утра — молчание. Наконец раздался голос Анквича, депутата краковского. «Молчание есть знак согласия»,- сказал он. Сеймовый маршал Белинский обрадовался и три раза повторил вопрос: уполномочивает ли сейм комиссию на безусловное подписание договора с Пруссиею? Глубокое молчание. Тогда Белинский объявил, что решение состоялось единогласное.
Конечно, второй там этот раздел или первый — это совершенно неважно. Важно, что вот имеется такая фраза, которая совсем не кажется историчной или грандиозной, в детстве и в юности эту фразу используем на каждом шагу, в шуточку-прибауточку, и вот на самом деле для целой страны, для целого народа эта фраза, оказывается, судьбоносна, трагична и, без положительного оттенка этого слова, грандиозна.